История отношений между Москвой и Кишиневом и
всей российской политики в приднестровском урегулировании шла
зигзагами. В 2001 году коммунист Владимир Воронин стал президентом
Молдавии во многом благодаря лозунгам о сближении с Россией. К моменту
своего переизбрания в 2005 году он совершил поворот на 180 градусов,
отклонив известный “меморандум Козака” и перейдя на платформу
европейского будущего для своей страны. В последние месяцы политическое
влияние России на обоих берегах Днестра вроде бы вновь стало
возрастать, порождая различного рода ожидания.
Согласно упрощенному взгляду, Россия должна
продавить приемлемый для себя вариант решения проблемы — добиться
гарантий нейтрального статуса Молдавии и конфедеративного устройства
государства с правом Приднестровья на выход из него в случае
объединения остальной части страны с Румынией. Пообещать весомую
экономическую помощь Кишиневу, надавить на Тирасполь, усилить
персональную заинтересованность в таком исходе политиков — короче,
классика дипломатии в отношениях крупной региональной державы с более
слабым соседом.
Но почему-то этого не происходит. Представляется, что тому есть три причины.
Во-первых, сохраняется привычка рассматривать
Молдавию как преимущественно постсоветскую страну на 17-м году
независимости. Между тем, если посмотреть на нее как на часть
исторического Балканского региона, все будет выглядеть по-другому.
Балканы — часть европейского интеграционного ареала. Маленькая, хотя и
бедная Молдавия в этом контексте получает другое будущее. После
вхождения в состав ЕС в 2007 году Румынии такая перспектива объективно
укрепилась если не на институциональном, то как минимум на
индивидуальном уровне. Об этом свидетельствуют упорные, пусть и не
менее упорно отрицаемые, слухи о массовом получении жителями Молдавии
румынского гражданства. Можно сколько угодно выражать скептицизм по
поводу инициатив Евросоюза о “восточном партнерстве” или “черноморской
синергии”, но в небольшой стране они будут иметь позитивный резонанс.
Во-вторых, Россия не имеет с Молдавией общей
границы. До тех пор, пока интерес Украины в регионе сводился к
сохранению разного рода коррупционных схем, связанных с Приднестровьем,
это не имело особого значения. Но после того как “оранжевый” Киев
полностью встал на сторону Брюсселя, этот факт стал критически важным
при оценке российского потенциала.
И наконец, подлинный стратегический и даже
тактический интерес России по-прежнему непонятен. Это заставляет
вовлеченные стороны лавировать и искать поддержки где-то еще. Для чего
России сегодня урегулирование приднестровской проблемы? Для того
только, чтобы показать, что Москва может действовать более умело, чем
Запад в Косово? Но имиджевых потерь в западном общественном мнении,
вызванных признанием Южной Осетии и Абхазии, это все равно не
возместит.
Поэтому не стоит удивляться, если и нынешняя фаза активизации политики Москвы в регионе закончится зигзагом.